Жарким июльским днем я как-то проходил по главной улице Гудауты. В цветущем садике на зеленой скамье сидел старик. Он провожал взглядом каждую курортницу и хмуро смотрел им вслед. Он злобно кривил губы, глядя на женщин, медленно шагающих в своих летних нарядах, подчас слишком фривольных для центра города. Я сел на скамью рядом с ним. Что-то в облике старика заинтересовало меня. Вдруг, повернувшись в мою сторону, он глухо сказал: Бесстыдство! Я рассмеялся. Отец, сказал я ему, полезно для здоровья так ходить. Он упрямо повторил: Бесстыдство!.. Я понял что спор с ним бессмыслен. Никакими доводами его нельзя было переубедить. Я хотел было уйти, не слеза, блеснувшая на щеке старика поразила меня. Ты плачешь? в испуге спросил я. Он тихо сказал: Это было сорок лет тому назад... Моя младшая сестренка красавица Чимса повредила себе глаза. Мы жили тогда в Очамчире. Ей было только шестнадцать лет. Куда только и к кому только ни возил я ее; но вылечить глаза уже нельзя было. С каждым днем все больше тускнели краски мира, все хуже она видела... И когда совершенно убедилась, что полная слепота ее удел, она воспользовалась моим отсутствием и бросилась под поезд. Это было в Одессе, куда я возил ее к известному глазному врачу. Я вернулся уже тогда, когда чужие наполнили наш дом. Люди узнали ее, принесли растерзанное тело и положили на кровать. Я услышал их разговор: "Почему она в мужских брюках?" "Неужели на ней нет белья?" Я узнал свои брюки. Женщины раздели сестру, на ней было белоснежное, тонкое белье. "В чем же дело? Зачем она надела мужские брюки?" недоумевали люди. Только я один понял, почему сестра так сделала. Аламыс! Думая о том, что поезд, раздавив ее, откроет ее наготу, она надела мои брюки... Старик замолчал, потом повернулся ко мне и сказал: Тебя удивляет, что, идя на такой шаг, она думала о своей наготе? Аламыс сильнее смерти. Я не удивлялся... Я смотрел на старика с глубоким почтением и сочувствием к его горю.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
(no subject)
Date: 2016-04-09 08:49 pm (UTC)Жарким июльским днем я как-то проходил по главной улице Гудауты. В цветущем садике на зеленой скамье сидел старик. Он провожал взглядом каждую курортницу и хмуро смотрел им вслед. Он злобно кривил губы, глядя на женщин, медленно шагающих в своих летних нарядах, подчас слишком фривольных для центра города. Я сел на скамью рядом с ним. Что-то в облике старика заинтересовало меня.
Вдруг, повернувшись в мою сторону, он глухо сказал:
Бесстыдство!
Я рассмеялся.
Отец, сказал я ему, полезно для здоровья так ходить.
Он упрямо повторил:
Бесстыдство!.. Я понял что спор с ним бессмыслен.
Никакими доводами его нельзя было переубедить. Я хотел было уйти, не слеза, блеснувшая на щеке старика поразила меня.
Ты плачешь? в испуге спросил я.
Он тихо сказал:
Это было сорок лет тому назад... Моя младшая сестренка красавица Чимса повредила себе глаза. Мы жили тогда в Очамчире. Ей было только шестнадцать лет. Куда только и к кому только ни возил я ее; но вылечить глаза уже нельзя было. С каждым днем все больше тускнели краски мира, все хуже она видела... И когда совершенно убедилась, что полная слепота ее удел, она воспользовалась моим отсутствием и бросилась под поезд. Это было в Одессе, куда я возил ее к известному глазному врачу. Я вернулся уже тогда, когда чужие наполнили наш дом. Люди узнали ее, принесли растерзанное тело и положили на кровать. Я услышал их разговор: "Почему она в мужских брюках?" "Неужели на ней нет белья?" Я узнал свои брюки. Женщины раздели сестру, на ней было белоснежное, тонкое белье. "В чем же дело? Зачем она надела мужские брюки?" недоумевали люди. Только я один понял, почему сестра так сделала.
Аламыс! Думая о том, что поезд, раздавив ее, откроет ее наготу, она надела мои брюки... Старик замолчал, потом повернулся ко мне и сказал:
Тебя удивляет, что, идя на такой шаг, она думала о своей наготе? Аламыс сильнее смерти.
Я не удивлялся... Я смотрел на старика с глубоким почтением и сочувствием к его горю.
Михаил Лакербай.